В серии статей под общим названием «Неизвестные юристы Беларуси» в большинстве случаев мы рассказывали о положительных личностях, юристах, которых можно ставить в пример. В этот раз мы расскажем о самом настоящем злодее, который только прикрывался законами. Наш новый «герой» по роду службы участвовал в рассмотрении сотен дел, главным образом уголовных, по его собственному признанию о которых страшно даже вспомнить, ибо пришлось за них заплатить потопом крови.

Однако место в истории, пусть далеко не почетное, Сымону Куровичу обеспечило всего одно дело: он выступал государственным обвинителем в процессе Казимира Лыщинского. Кем на самом деле был человек, затребовавший именем государства смерти Казимира Лыщинского, белорусского юриста и философа, который научно доказал, что бога нет? Как правильно называлась его должность, какие функции он выполнял? Об этом и не только наша очередная статья.

1. Происхождение и судебная карьера

Сымон Курович появился на свет около 1620 г. (точная дата его рождения неизвестна), а умер 13.12.1691, по другим сведениям — в 1-й половине 1692 г., ибо в 2-й половине в его должности числится иное лицо. Он принадлежал к гербу «Лада», был женат на Екатерине Обугелянке, имел двух сыновей — Михала и Стефана. Последний в свое время занимал должность стражника трокского.

На момент судебного процесса Казимира Лыщинского Куровичу шел седьмой десяток. Обвинительную речь против Казимира Лыщинского прокурор начал так: «Перед лицом четвертого польского монарха, счастливо царствующего… я, выступая в этих прениях, по своему служебному положению вел дела по вопросу разных законов и действий».

В каждом слове чувствовалась гордость самим собой: он имел 45-летний опыт госслужбы.

Высшего юридического образования он не имел, хотя, вполне возможно, окончил училище гражданского права, которое было создано магистратом Вильно еще в 1566 г. Точно известно, что в юности Курович учился в Виленском университете и получил ученую степень бакалавра наук вольных. Свой путь по служебной лестнице он начал секретарем короля польского и великого князя литовского Владислава IV Вазы. Каким образом ему это удалось — тайна за семью печатями, ибо по слухам он не был шляхтичем от рождения. Нобилитация состоялась уже в очень зрелом возрасте и в порядке исключения. Одним словом, весьма ловкий человек, настоящий проныра.

Вершиной государственной карьеры Сымона Куровича стала должность инстигатора великого литовского (главного прокурора ВКЛ). Находясь именно в ней, он обвинял Казимира Лыщинского. До того Курович служил вице-инстигатором. Точно неизвестно, когда он им стал, но это случилось ранее 1676 г. В общем, Сымон Курович прошел много ступеней государственной службы, прежде чем взошел на самую вершину.

Во время войны Московской державы против ВКЛ в 1655 г. с ним приключилась презабавная история. Опасаясь грабежа со стороны московских захватчиков, Сымон Курович с женой ночью тайком, как им казалось, закопали свои многочисленные ценности на Богдановском поле на территории Трокского воеводства. Однако припрятанное нашел некий Данила Павлович Стравинский и… похитил. Видимо, за каждым шагом Сымона Куровича неусыпно следили. Иногда некоторым кажется, что они крепко держат бога за бороду, однако тогда что-то пошло не так…

Уже после освобождения Вильно от войск московских захватчиков Сымон Курович вызвал грабителя повесткой в суд в качестве ответчика. Вручали повестку 20.01.1661 в присутствии двух свидетелей — дворян Войцеха Голеевича и Матея Говорцкого. Упоминание об этом сохранилось в архивах ВКЛ. Чем все закончилось, неведомо…

Утверждают, что Сымон Курович любил произносить многочасовые речи. За это его то ли в шутку, то ли всерьез называли литовским Цицероном. Но на наш взгляд, ему ближе роль Понтия Пилата.

Что касается внешних характеристик, он предстает перед читателем тучным и нездоровым. И это не вымысел. Суд над Казимиром Лыщинским приостанавливался на три дня из-за приступа ревматизма у главного прокурора.

Сымон Курович стал одним из главных героев рассказа В.Орлова «Миссия папского нунция». Он изображен как человек очень тщеславный, хитрый и осторожный, даже настороженный. И настороженность его легко объяснить: он неоднократно попадал в весьма неловкие, критические, стрессовые и конфликтные ситуации.

2. Должность инстигатора

Несколько подробнее остановимся на должности инстигатора, которую занимал Сымон Курович. Хотя, сразу надо сказать, должность инстигатора в Речи Посполитой была не самой статусной.

Наименование происходит от латинского слова instigio — «возбуждаю». Имелось два инстигатора: в Королевстве Польском и в ВКЛ, что еще раз подчеркивает, с одной стороны, схожесть, а с другой — самостоятельность и обособленность правовых систем обоих государств. В Польше должность была учреждена в 1557 г., в ВКЛ впервые упоминается в 1565-м. У инстигатора был заместитель — вице-инстигатор.

Должность вице-инстигатора известна с 1615 г. Формально он подчинялся инстигатору и выполнял те же функции. Вице-инстигатором ВКЛ в 1689 г. был Дионисий Романович. Он также выступал в процессе Казимира Лыщинского.

Инстигатор следил за доходами великого князя от столовых имений; возбуждал дела в случае оскорбления его величества, государственной измены, допущения нарушений государственными должностными лицами; заседал в асессорском (королевском) суде с правом совещательного голоса, имел решающий голос в референдарском суде.

Несмотря на то что должность инстигатора представляется самостоятельным институтом государственной власти, некоторые историки утверждают, что он подчинялся канцлеру.

Существовали еще должности трибунальских инстигаторов при высших апелляционных судах — Литовском и Коронном Трибуналах. Инстигаторы поддерживали государственное обвинение, обеспечивали безопасность в зале суда и в городе, в котором проходило заседание, а также взимали судебные расходы со сторон.

Великий литовский инстигатор назначался королем польским и великим князем литовским пожизненно.

Мы не знаем точно, сколько зарабатывал Сымон Курович, но годовой оклад одного из его преемников (литовского инстигатора Казимира Круликовского) в 1717 г. составлял 4000 злотых. Для сравнения: одна курица согласно Статуту ВКЛ 1588 г. стоила 3 гроша. То есть на свой годовой доход инстигатор мог купить 40 000 куриц — практически по 110 штук в день. Как уж тут избежать избыточного веса! Жалование позволяло ему иметь в собственности большой каменный дом в столице страны — Вильно.

Профессиональные обязанности главного прокурора предполагали если не отличное, то очень хорошее знание законов ВКЛ. Можно не сомневаться, интересовался он и законодательством соседней Польши.

3. «Интеллектуал» и его деятельность на судебном поприще

Сымон Курович вошел в историю в основном благодаря своей обвинительной речи против Казимира Лыщинского, произнесенной 15.02.1689.

Эта речь позволяет судить нам не только о личности главного прокурора, но и о правосудии в ВКЛ. Хотя дело Лыщинского было нетипичным, даже из ряда вон выходящим.

Речь Сымнона Куровича неоднократно публиковалась — и целиком, и с сокращениями — и сейчас доступна в Интернете.

Она интересна еще и тем, что произнесена профессиональным юристом против своего коллеги. И уникальность ее в том, что обвинитель больше шел на поводу у эмоций, чем руководствовался законом.

Поначалу невольно поражаешься образованности инстигатора. И латынью владеет, и Библию цитирует, и поэзию Овидия знает, и римских историков и поэтов читал, в частности поэму Клавдия Клавдиана «Война гигантов с богами», и о печальной истории римского императора Калигулы наслышан, и заговор Катилины ему знаком.

Поражаешься до тех пор, пока не доходишь до слов: «Ныне по воле пастырской, как и по своей служебной обязанности, я подал от имени доносчика на основании документов Манифест, который читаю перед лицом милостивейшего короля».

И тут ситуация проясняется: Сымон Курович целиком включил в свою речь «Манифест» Яна Бжоски, притворного друга и доносчика на Казимира Лыщинского. Он лишь слегка «приправил» его ссылками на нормы права. Так что к кругозору и красноречию инстигатора этот ораторский шедевр имеет весьма опосредованное отношение.

Почему он так поступил? Да потому, что говорить было не о чем, а осудить обвиняемого требовалось при любом раскладе.

Попыток проанализировать правовые основания, которые были положены в основу обвинений Казимира Лыщинского, предпринималось немного. Две из них сделаны не юристами, а философами — Е.Прокошиной и И.Акинчиц.

4. Главная тайна обвинительной речи

В самом начале выступления Сымон Курович сделал убийственное для прокурора заключение: состав преступления в действиях Казимира Лыщинского отсутствует. Он открытым текстом признал, что уголовного закона, согласно которому необходимо судить Лыщинского, в праве ВКЛ не существует. Дословно: «Не находя возможности защитить Бога против столь чудовищного утверждения атеиста на основе какой-либо книги государственных законов, ни по Статуту Короны Польской, ни по Статуту Великого княжества Литовского, я ссылаюсь на закон Божий и христианское богословие…» Это все равно что сейчас судить гражданина Республики Беларусь по 10 заповедям Моисеевым и Нагорной проповеди.

Далее: «Ибо меньшими (по сравнению с атеизмом. — Прим. авт.) являются преступления, о которых лучше не вспоминать: оскорбление королевского величия, отцеубийство, убийство матери, братоубийство, детоубийство, святотатство, вероотступничество, арианская хула, колдовство, бунты, нанесение ущерба здоровью и славе ближнего и другие, которыми человеческое несовершенство может злостно и умышленно согрешить. Поистине велики перечисленные преступления, но они несравнимы с оскорблением бога, а следовательно, это преступление требует кары, превышающей наказания за все другие злодеяния, описанные в христианском праве, в котором никто нигде не может найти такое, ибо законодатели никогда не ожидали, и это не могло поместиться в уме человека, чтобы когда-либо человеком мог быть нанесен ущерб самому господу Богу».

Ни в законодательстве ВКЛ, ни в законодательстве Королевства Польского не было уголовной статьи, которую можно было применить в данной ситуации. С точки зрения уголовного права в деяниях Казимира Лыщинского не было состава преступления. А если нет преступления (каждый юрист это знает) нет наказания.

При этом отсылка Сымона Куровича к польскому законодательству показывает, что изначально он готов был привлечь любую норму, которая сгодилась бы для решения поставленной перед ним задачи. Принципиально то, что на момент ареста Казимир Лыщинский являлся гражданином ВКЛ и его нельзя было судить по законам Королевства Польского.

Если уж Курович хотел продемонстрировать высочайшую прокурорскую квалификацию, то в своем безудержном порыве найти соответствующую норму мог бы сослаться на Соборное уложение 1649 г. Оно действовало в соседнем с ВКЛ Московском царстве (как-никак, христианская страна) и содержало ту самую норму, в которой так нуждался инстигатор: «Будет кто иноверцы, какия ни буди веры, или и русской человек, возложит хулу на Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, или на рождьшую Его Пречистую Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, или на честный крест, или на Святых Его угодников, и про то сыскивати всякими сыски накрепко. Да будет сыщется про то допряма, и того богохулника обличив, казнити, зжечь».

В Московии богохульство приравнивалось к политическим преступлениям. Субъектом такого преступления мог быть любой человек. Для квалификации по данной статье вероисповедание преступника не имело существенного значения. Преступления против церкви подводились под общие процессуальные нормы. Сама норма была сформулирована весьма широко и позволяла привлечь к ответственности за любое высказывание, враждебное церкви.

Однако Сымон Курович даже не упомянул о ней. Вероятно, он в силу религиозных предрассудков не желал упоминать иноверческое законодательство. Православных он приравнивал к схизматикам, несмотря на то что они оставались частью общества ВКЛ.

При большом желании он мог сослаться и на законы античные, и на законы Османской империи. Но по каким-то причинам не сделал этого. И перед сеймом предстал не юрист, а яростный, воинствующий католик, истинный боец Контрреформации.

Нормы канонического церковного права могли быть применены в церковном суде, но не применялись в гражданских и уголовных судах, где основным источником права выступал писаный закон — Статут ВКЛ 1588 г.

Вот что говорил Лев Сапега, редактор последней (третьей) редакции Статута ВКЛ 1588 г., на церковном соборе в Бресте: «Церковный собор и Сейм — две разные вещи. На сеймах не должны рассматриваться духовные вопросы, сейм не может выносить приговор по духовным делам».

5. Букет обвинений

Оглашая обвинение, Курович заявил: «Он (Лыщинский. — Прим. авт.) виновен в оскорблении Божьего величия, виновен в измене и заговоре против Бога, виновен в богохульстве, виновен в оскорблении королевского величия, ибо обида Бога распространяется и на его наместника (короля), виновен против христианской Речи Посполитой, в которой священные польские предки в костелах обнажали свое оружие во время чтения Евангелия для того, чтобы показать и заявить, что за бога и святую веру умереть готовы. Он виновен больше, чем в отцеубийстве, ибо убил общего отца неба и земли…»

Итак, по мнению Сымона Куровича, Казимир Лыщинский — ни больше ни меньше убийца Бога.

Всего Курович выдвигает шесть обвинений против Казимира Лыщинского, пять из них вообще не имеют никакого отношения к уголовному праву. Что касается вмененного Лыщинскому в вину оскорбления королевского величества, то такие статьи в Статуте ВКЛ 1588 г. были. Однако ни под один из описанных в них составов преступлений не подпадало преступление, инкриминируемое Казимиру.

В итоге ввиду отсутствия соответствующей уголовной статьи Казимира Лыщинского казнили неправомерно, применив аналогию закона. Для неюристов поясняем: применение уголовного закона по аналогии не допускается.

Вся обвинительная речь в отношении Казимира Лыщинского — это лишь чрезмерно эмоциональное, совершенно необоснованное и не подкрепленное ссылками на законодательство частное мнение. Это тот случай, когда прокурор выступает не как хранитель закона, а как слуга тех, кто полагает себя выше закона.

По идее, за утверждением о том, что в действиях Лыщинского отсутствует состав преступления, нужно было выдвинуть требование закрыть дело и отпустить обвиняемого на свободу. Так следовало поступить прокурору, придерживающемуся буквы закона, тем более главному прокурору ВКЛ. Однако не тут-то было.

Обращает на себя внимание и еще один момент в речи Сымона Куровича. Чтобы показать ошибочность идей Лыщинского, он многократно выставляет подсудимого безумцем, т.е. зачисляет в разряд недееспособных.

Вот один фрагмент: «Это вскоре проявилось, когда из-за бешеного или болезненного вожделения (Лыщинский. — Прим. авт.) попал в такое безумие, что, не имея возможности подчинить разум и возносящихся к господу богу душевные силы, которые ставили перед его глазами творца всех вещей — первое начало, — посмел в сердце отрицать бога и явно, перед людьми, разнузданно говорить то, о чем страшно упомянуть, а ум содрогается выразить это на бумаге: что бога нет! О бешеная, неистовая и безумная людская надменность! Именно здесь ты показала, что наука часто рождает безумие«.

Следующий отрывок: «Поэтому неудивительно, что он (Лыщинский. — Прим. авт.), повергнутый необъятной хвалой, дошел до такого безумия, что своей порочностью и жестокостью нанес большой ущерб святой религии».

Еще одна цитата: «Он (Лыщинский. — Прим. авт.) до того начитался этих книг, что лишился разума«.

И наконец, в заключительных словах своей речи Сымон Курович прямо называет Казимира Лыщинского безумцем: «Собрав вместе все преступления, совершенные беглецом из ордена, остающегося до сих пор в духовном сане, и доказав его же писаниями, как он (Лыщинский. — Прим. авт.), безумный человек, зараженный более чем львиным бешенством, посмел возвести на бога такую клевету и заявить, что он не является богом».

Первые три цитаты принадлежат Яну Бжоске, доносчику, а последняя — С.Куровичу. Повторяя слово в слово обвинения доносчика, прокурор солидаризируется с ним. Эти заявления вполне соответствуют позиции воинствующего католика.

Однако такие высказывания были ему крайне невыгодны, ибо по Статуту ВКЛ 1588 г. безумцы не подлежали юридической ответственности, по крайней мере, те, кто совершал убийства впервые, да и те, кого обвиняли в оскорблении королевского величия. Статут ВКЛ 1588 г. гласил: «А вед же если бы хто з глупства або шаленства в том выступил, за то мы, господар, братися не будем». Перевод этой нормы таков: «Однако если кто по глупости или будучи сумасшедшим такое совершит (оскорбит великого князя ВКЛ. — Прим. авт.), то мы, государь, за такое дело браться не будем».

Почему Казимир Лыщинский либо его адвокаты не апеллировали к этой норме, с одной стороны, нам понятно: себя он безумцем не считал и прямо заявил об этом в прошении королю. Но с другой, это все же был шанс спастись от казни. Хотя, вероятно, все понимали, что риторические фигуры о «безумце» служат лишь украшению прокурорской речи, и в случае, если защита использует «безумие» Лыщинского как спасительную соломинку, инстигатор заявит, что не имел в виду недееспособность как таковую, а всего лишь эмоционально высказывался.

Поскольку у главного прокурора не было надежных юридических аргументов, свою неуверенность он нивелировал громкими, но пустыми утверждениями. Вот почему слова «безумец» и «бешенство» так часто встречаются в его речи. Не парадокс ли, называть себя не иначе как «благородным инстигатором» и при этом бросать оскорбление за оскорблением — порядка 30 — в адрес Казимира Лыщинского?! Или благородство крови не обязывает к благородству мыслей и действий?

Сымон Курович, нисколько не стесняясь, награждает подсудимого, но еще не осужденного к уголовному наказанию, следующими эпитетами: урод, червяк, ядовитый учитель, существо, подобное скотине, просто чудовище, страшное чудовище, химера, ничтожество, бесплодный выродок, безбожный атеист, безбожный учитель, страшилище природы, омерзительный человек, вождь обреченных, чревоугодник, пример наглой дерзости, друг самого сатаны, змеиное яйцо, подложенное курице, второй Асмодей, выродок, вождь проклятых, ничтожное и слабое создание и т.д. и т.п.

Конечно, автором большинства из них является доносчик Бжоска, но прокурор, повторяя их за доносчиком, становится его соавтором.

С юридической точки зрения обвинительная речь Куровича настолько пуста и бесполезна, что ее стыдно читать даже спустя три столетия. Она явно демонстрирует, что служит прокурор не закону, а беззаконию. В ней присутствуют такие оговорки, которые для юриста в подобном статусе и с таким опытом недопустимы.

Приведем в качестве примера всего лишь дело мозырского судьи Стефана Лована.

В конце речи Сымон Курович говорит о Лыщинском как о беглеце из ордена иезуитов, остающемся до сих пор в духовном сане. Но и тут главный литовский прокурор вводит своих слушателей в заблуждение. Казимир был свободен от духовных уз. В противном случае он не мог быть назначен ни на одну из судебных должностей. Соответствующий запрет предусматривался Статутом ВКЛ 1588 г. Исключений из этого правила не было. А со слов Куровича выходило, что король польский и великий князь литовский тоже был нарушителем законов, ибо назначил на должности гродского судьи, а затем земского подсудка иезуитского монаха.

И все же в речи инстигатора проскользнула одна мысль, которая нам показалась вполне здравой. Изначально она тоже принадлежит Бжоске. Он указал, что Казимир Лыщинский, «будучи в должности подсудка и секретаря в трибунальских судах, умышленно скрыто обманывал и присягал не перед Богом, а перед какими-то химерами; поэтому дела, которые он судил, вполне законно могли бы считаться сомнительными, т.к. они преподносились не человеком, но существом, подобным скотине».

В данном случае имелось в виду, что подсудок земский Казимир Лыщинский, равно как и другие челны земского суда (земский судья и писарь), должен был отвечать критериям, которые предъявлял Статут ВКЛ к этой должности. Подсудок должен был быть человеком добрым, набожным, добродетельным, достойным. Под человеком набожным подразумевался верующий христианин. Отлученный от церкви в 1686 г. и преданный анафеме, но не отстраненный от должности подсудка Казимир Лыщинский считался находящимся вне Церкви. («Духовным мечом, как громом проклятия пораженный, до сих пор из-за Господнего гнева гниет он, отлученный от Божьей церкви», — напишет впоследствии в манифесте его злейший враг Ян Бжоска.)

Однако пересматривать судебные решения, вынесенные Казимиром Лыщинским, в дальнейшем никто не стал. И тема сама собой заглохла.

Анализ судебной речи Сымона Куровича позволяет дать однозначный ответ на вопрос, законно ли был казнен Казимир Лыщинский. И ответ этот — категорическое нет.

Казимир Лыщинский никого не убивал, никого не грабил, никакие документы не подделывал, собственную монету не чеканил, великокняжеские замки и города неприятелю не сдавал, оскорбительно о короле и великом князе не отзывался, всегда честно и добросовестно выполнял свой долг перед родиной.

При вынесении ему приговора места праву и справедливости не нашлось. Смертный приговор — политическое решение в угоду высшей церковной власти. Своим трактатом, своими мыслями Казимир Лыщинский угрожал власти церковников и их доходам, ставил под сомнение существующий миропорядок. Вот в чем заключалось его истинное преступление, именно за это он поплатился головой.

В итоге всю обвинительную речь Сымона Куровича, как нам представляется, можно было бы свести к трем выводам, которые имеют значение с правовой точки зрения:

1. Правовые основания в уголовном законодательстве ВКЛ для наказания Казимира Лыщинского за написание трактата «О несуществовании бога» отсутствуют.

2. Подсудимый является безумцем, т.е. не подлежит уголовной ответственности.

3. Судебные дела, решения по которым Казимир Лыщинский принимал в качестве судьи и подсудка, следует пересмотреть, т.к. они выносились судебным чиновником, который не соответствовал критериям, предъявляемым к нему законодательством, а потому был не в праве их принимать.

Но выводы сделаны не были. И волосок, на котором висела жизнь Казимира Лыщинского, был без всякой жалости перерезан.

***

Арестовав шляхтича Казимира Лыщинского до суда, власти нарушили процессуальный закон. Статут ВКЛ 1588 г. не допускал таких действий. Суд над Казимиром Лыщинским закончился скандалом. На обвинителя был наложен денежный штраф за предварительный, до суда, арест шляхтича. Об этом писали даже парижские газеты.

По результатам рассмотрения дела Казимира Лыщинского предложений о включении нормы «об оскорблении Бога» в Статут ВКЛ 1588 г. Курович не внес, и в дальнейшем атеизм в ВКЛ формально не считался преступлением.

Возможно, Сымон Курович мечтал о бессмертии на почве «достойных» дел, совершенных во славу Господа. Однако спустя столетия его имя произносят в лучшем случае с негодованием, а чаще с презрением. Речь Сымона Куровича — это отсутствие правовых норм для наказания, подмена одних норм другими, умышленная ложь и сплошной поток оскорблений.